— Вам не следовало сюда приходить, — повторяет.— Посмотрите-ка на это! Посмотрите!
Я бросаю взгляд на печатную строчку: «...Вы получите все сполна, предупреждаю вас, и я вас буду хлестать, хлестать...»
— От кого вы это прячете, — усмехаюсь я, — от меня? В «Терновнике» я видала и не такое. Вы, наверное, забыли?
— Здесь не «Терновник». Вы не понимаете. Как вы могли? Там вы были среди джентльменов. Это Риверс во всем виноват. Ему следовало — раз уж забрал — приглядывать за вами получше. Он же видел, какая вы.
— Вы не знаете... Вы не знаете, для чего я ему была нужна!
— И знать не желаю! Это не мое дело! Не говорите больше ничего. О нет, взгляните только на себя! Что о вас люди могут подумать? Здесь же город! Удивительно, как вас никто не остановил по дороге?
Я опустила глаза на подол, на туфельки.
— Был один человек на мосту. Я думала, он хочет мне помочь. Но он хотел только... — Голос мой начинает дрожать.
— Вот видите! Видите? А если бы вас препроводил ко мне полицейский? Что стало бы со мной, если бы сюда вломились полицейские? А ведь могли! Боже мой, что у вас с ногами! Они же в крови.
Он усаживает меня на стул, потом оглядывается.
— Здесь у нас есть умывальник, — говорит он, — в соседней комнате. Посидите пока там, ладно?
И уходит в помещение, где работают наборщики. Я вижу, как при его появлении они поднимают головы, слышу, как он им что-то говорит. Что — не разобрать. Но это и не важно. Только теперь, присев, я понимаю, как я устала, и в ступнях, которые при ходьбе, казалось, онемели, теперь саднящая боль. В комнате нет наружного окна, нет и камина, витает густой запах клея. Я двигаю стул поближе к столу и, склонившись над ним, принимаюсь разглядывать лежащие на нем листы — несфальцованные, несшитые, необрезанные страницы, кое-как прикрытые от посторонних глаз мистером Хотри. «...я вас буду хлестать, хлестать, хлестать по попе, пока кровь не заструится по ногам...» Оттиск свежий, черная краска еще не высохла, но бумага плохая, буквы расплывчатые. Как называется этот шрифт? Я знала, но — странно — почему-то сейчас не удается вспомнить.
«...вот вам, вот, вот, вам же нравится, когда вас бьют розгами?»
Мистер Хотри возвращается. Он принес полотенце и тазик с водой и еще — стакан с питьевой водой.
— Это вам, — говорит он, ставя передо мной тазик. Макает в него полотенце, протягивает мне и отводит глаза. — Сами справитесь? Это чтобы стереть кровь...
Вода холодная. Вытерев ноги, я снова смачиваю полотенце и замираю на миг, прижавшись лицом к прохладной ткани. Мистер Хотри, обернувшись, застает меня в этой позе.
— Может, у вас жар? — спрашивает. — Вы не больны?
— Мне просто душно, — отвечаю.
Он кивает, забирает у меня тазик. Потом протягивает стакан воды, я делаю глоток.
— Вот и хорошо, — говорит он.
Я снова смотрю на листы с типографскими оттисками, но названия шрифта по-прежнему не могу припомнить. Мистер Хотри смотрит на часы. Хмурится.
— Вы так добры ко мне, — произношу я, — и очень мне помогли. Я думаю, другой бы на вашем месте осудил бы меня.
— Нет, нет. Разве я не говорил? Я считаю, это Риверс во всем виноват. Но не важно. Теперь расскажите мне все. Будьте со мной откровенны. Сколько у вас сейчас денег?
— Нисколько.
— Вообще нет денег?
— У меня есть только это платье. Но его можно продать, я полагаю? Я бы с удовольствием надела другое, поскромнее.
— Продать платье? — Он еще сильнее насупил брови. — Не говорите глупостей. Когда вы вернетесь...
— Вернусь? В «Терновник»?
— Почему в «Терновник»? Я хотел сказать — к вашему супругу.
— К нему? — Моему изумлению нет предела. — Я не могу к нему вернуться! Два месяца я только и думала, как бы от него сбежать!
Он качает головой.
— Миссис Риверс... — говорит он.
Меня передергивает.
— Не называйте меня так, умоляю.
— Однако это странно! Как же мне вас еще называть?
— Зовите меня Мод. Вы вот спросили, что у меня есть — своего, не чужого. У меня есть это имя — и все, а больше ничего.
Он неопределенно машет рукой:
— Не говорите глупостей. Послушайте меня. Я вам сочувствую. Вы поссорились, не так ли?..
Я лишь рассмеялась в ответ — он вздрогнул от неожиданности, а печатники в соседней комнате подняли головы. Он посмотрел на них и снова обратился ко мне.
— Будете вести себя разумно? — говорит он тоном, не предвещающим ничего хорошего.
Но разве это возможно?..
— Поссорились!.. — говорю я. — Вы думаете, это ссора? Думаете, я бежала сюда, раздирая в кровь ноги, через весь Лондон, из-за какой-то ссоры? Вы ничего не знаете. Вы даже не догадываетесь, из какого кошмара я выбралась, из какого ада!.. Но я не могу рассказать вам. Тут такое...
— Что такое?
— Тайна. Хитрый план. Не могу рассказать. Не могу... О!
Взгляд мой снова падает на печатную страницу, «...вам же нравится, когда вас бьют розгами?»
— Что это за шрифт? — интересуюсь я. — Вы не напомните?
Он отвечает не сразу.
— Шрифт? — переспрашивает он.
— Да, этот вот набор.
Помолчав немного, тихо говорит:
— Кларендон.
Кларендон. Кларендон. Ну да, как же я забыла! Я все смотрю на оттиск — и даже, наверное, трогаю пальцем страницу, — наконец мистер Хотри подходит и кладет поверх нее чистый лист бумаги, точно так же он закрывал другие оттиски.
— Не надо это читать. И смотреть не надо! Да что с вами такое? Вы, должно быть, больны?
— Нет, не больна, — отвечаю. — Я просто устала. — Закрываю глаза. — Можно, я останусь здесь, посплю?..