— Сами знаете. И буквы у вас корявые, налезают друг на дружку. Какая это буква? Думаю, это тоже плод вашего воображения. Ну и как, скажите, поверить, что дядя ваш — он ведь ученый? — мог доверить работу такой неумелой помощнице?
Вот он, тот самый спасительный случай! Я вся затрепетала. Потом, глядя доктору Кристи прямо в глаза, сказала, как мне казалось, спокойно и убедительно:
— У меня нет дяди. Вы имеете в виду старого мистера Лилли. Смею заверить вас, что его племянница Мод прекрасно пишет, но, видите ли, я — не она.
Он поскреб подбородок.
— Потому что вы, — сказал он, — вы — Сьюзен Смит, или Триндер.
Я снова затрепетала.
— Да, сэр, именно!
Он помолчал. Я подумала: «Наконец-то!» — и чуть не лишилась чувств от радости. Но он повернулся к доктору Грейвзу и покачал головой.
— Пример в чистом виде, — сказал он. — Не правда ли? Никогда не думал, что попадется такой безукоризненно чистый случай. Бред затронул даже моторику. И здесь-то мы ее и подловим. Надо понаблюдать как следует и затем выбрать курс лечения. Миссис Риверс, верните, пожалуйста, мой карандаш. Дорогие дамы, всего вам хорошего.
Он забрал у меня карандаш, повернулся к двери и вышел из комнаты. Доктор Грейвз и сестра Спиллер последовали за ним, и сестра Бекон закрыла за ними дверь. Я увидела, как в замке повернулся ключ — меня словно ударили: я, рыдая, упала на кровать. Она неодобрительно зацокала языком, но в этом доме привыкли к слезам, здесь никто не удивится, глядя, как женщина роняет слезы в суп или идет по саду, рыдая. Сестра стала позевывать, потом отвернулась от меня. Уселась в кресло, потирая руки, и поморщилась.
— Вам кажется, что вам плохо, — сказала она, неизвестно к кому обращаясь, может, ко мне, а может, сразу ко всем. — Вам бы такие руки, хоть на час этакую напасть. Вот мука так мука, словно горчицей намазали! Ишь печет как, мочи нет! Ой-ой-ой! Ну-ка, Бетти, сделай доброе дело, принеси своей бедной нянечке мазь.
Цепочка с ключами была при ней. Я глянула на ключи и еще сильней зарыдала. Она вынула один ключик, и Бетти пошла с ним к шкафу, отперла дверцу и достала банку с мазью. Мазь была белая и плотная, как топленый жир. Бетти села и принялась натирать распухшие пальцы сестры Бекон. Та снова поморщилась. Потом вздохнула, и морщины на ее лице расправились.
— Вот хорошо-то! — сказала она, а Бетти захихикала.
Я уткнулась в подушку и закрыла глаза. Если бы здесь был ад, сестра Бекон — дьявол, а Бетти — его подручный, я бы не так убивалась. Я плакала и плакала, пока не выплакала все слезы.
Потом у кровати моей послышалось какое-то шевеление, и меня кто-то позвал, очень нежно и ласково:
— Успокойтесь, дорогая, не стоит плакать.
Это бледная пожилая дама, мисс Уилсон, протягивала мне руку. Я вздрогнула.
— Ах! — сказала она. — Вы меня боитесь. Ничего удивительного. Я не совсем в своем уме. Но вы привыкнете, дорогая. Это такое место... Ш-ш-ш! Ни слова. Сестра Бекон смотрит. Ш-ш-ш!
Она вынула из рукава платочек и знаками показала, что мне надо промокнуть лицо. Платочек пожелтел от старости, но оказался необыкновенно мягким на ощупь, и от прикосновения мягкой ткани и еще оттого, что смотрела она на меня добрыми глазами — а ведь никто в этом доме ни разу не сказал мне ласкового слова, — я снова расплакалась.
Сестра Бекон подняла голову.
— Я ведь слежу за вами. Не забывайте.
И снова откинулась в своем кресле. Бетти все втирала ей мазь.
Я тихо сказала:
— Не думайте, что я плакса. Дома я не плачу.
— Понимаю, — ответила мисс Уилсон.
— Я просто боюсь, что они навсегда меня тут оставят. Со мной подло поступили. А они решили, что я сошла с ума.
— Держитесь, не падайте духом. Этот дом еще получше других. Но, конечно, не все тут хорошо. Воздух, например, в нашей комнате спертый, как в конюшне. И еда. Они называют нас «дамы», а кормят как? Всякой дрянью! Я бы такое и слугам не стала предлагать, а если бы предложила — покраснела бы со стыда.
Последние слова она произнесла во весь голос.
Сестра Бекон снова подняла голову и скривила губы.
— Хотела бы я посмотреть, как вы покраснеете, ходите как привидение!
Мисс Уилсон смутилась.
— Намекает, — сказала мне, — на мою бледность. Поверите ли, если я вам открою, что в воде здесь присутствует некое вещество, напоминающее мел? Но — тс-с! Ни слова больше!
И помахала рукой. «Вот кто безумный!» — мелькнула мысль, и сердце мое сжалось от ужаса.
— А вы тут давно? — спросила я, когда она перестала махать.
— Наверное... дайте подумать... что мы здесь знаем о времени?.. Я бы сказала так: много лет.
— Двадцать два года, — встряла сестра Бекон, она прислушивалась к нашему разговору. — Потому что, когда я пришла сюда, еще совсем молоденькой, вы уже были тут старожилом. А тому уж будет четырнадцать лет, этой осенью как раз. Ай, вот тут потрите, Бетти. Умница.
Она поморщилась, поглубже вздохнула, закрыла глаза. Меня обуял ужас. «Двадцать два года!» И видимо, эта мысль отразилась на моем лице, потому что мисс Уилсон сказала:
— Не надо думать, что вы на столько же задержитесь. Миссис Прайс приводят каждый год, но муж забирает ее домой, как только самый тяжелый период пройдет. Вас ведь муж сюда поместил, я полагаю? А меня — брат. Но если без сестры мужчина может обойтись, то жены всегда нужны. — Ее рука снова поднялась. — Я бы выразилась более прямо, если бы могла. Но мой язык... Вы понимаете.
— Мужчина, — сказала я, — который упек меня сюда, ужасный негодяй, он только притворяется, что муж.
— Плохо. — Мисс Уилсон покачала головой и вздохнула. — Это хуже всего.