Тонкая работа - Страница 16

Наконец миссис Саксби похлопала себя по животу и сказала:

— Не сыграете ли нам, мистер Иббз, колыбельную?

Мистер Иббз умел свистеть что твой чайник — мог час свистеть не переставая. Он отодвинул стакан, отер усы и засвистал «Брезентовую куртку». Миссис Саксби тихонько подпевала, но вскоре глаза ее затуманились от слез и голос пресекся. У нее был муж-моряк, и он пропал в море. Пропал для нее, хочу я сказать. А так-то он жив-здоров, осел на Бермудах.

— Как красиво, — сказала она, когда песня закончилась. — А давайте теперь другую, повеселее, а то я что-то совсем раскисла. А молодые пусть попляшут.

И мистер Иббз засвистал плясовую, миссис Саксби хлопала в такт, а Джон с Неженкой тем временем отодвинули стулья к стене.

— Не подержите мои сережки, миссис Саксби? — попросила Неженка.

И они стали танцевать польку, да так лихо, что фарфоровые фигурки на каминной доске запрыгали, звеня, а пыль поднялась такая, что пола под ногами не было видно. Джентльмен стоял у стенки и смотрел на них, покуривая сигарету и приговаривая: «Оп!» — или: «Давай, Джонни!» — словно подзадоривал терьера в драке, где ни на кого не сделал ставку.

Когда они пригласили и меня потанцевать, я отказалась. От пыли я расчихалась, к тому же железка, вскипятившая мой флип, оказалась слишком горячей, и яйцо свернулось. Миссис Иббз приготовила стакан флипа и тарелку с остатками мяса для сестры мистера Иббза, и я вызвалась отнести угощение наверх.

— Вот и хорошо, моя девочка, — сказала она, все еще прихлопывая в такт песне.

Я взяла тарелку, стакан и свечу и пошла наверх.

Уходить из кухни в зимние вечера — так мне всегда почему-то казалось — все равно что спускаться с небес на землю. Но почему-то теперь, когда я оставила еду рядом с кроватью спящей сестры мистера Иббза и успокоила пару младенцев, проснувшихся от топота и свиста, я не спешила вернуться назад. Прошла чуть дальше по площадке — до комнаты, которая была нашей с миссис Саксби спальней, а потом поднялась по ступенькам еще на один пролет — к чердачной каморке, где, говорят, я появилась на свет.

Эта комната всегда была выстуженной. И сегодня в ней гулял ветер, окно не закрывалось, и холодно здесь было неимоверно. Дощатый пол покрыт половиками. Стены голые, и лишь в одном месте, за умывальником, чтобы не забрызгать стену, прибит кусок синей клеенки. В настоящий момент на умывальном столике висели два предмета мужского туалета: жилет и рубашка. И то и другое, а также лежащие поверх воротнички принадлежали Джентльмену. Он всегда, когда бывал у нас, спал в этой комнате, хотя мог бы спать там же, где и мистер Иббз, — в кухне. Я-то знаю, какое место я бы выбрала. В углу притулилась пара кожаных сапог, очищенных от грязи и натертых до блеска. Рядом стояла сумка, под завязку, это было видно, набитая другим каким-то бельем. На стуле валялись несколько монет, выпавших из кармана, пачка сигарет и палочка сургуча. Монеты были легкими, а сургуч — хрупким, как жженый сахар.

Кровать была застелена кое-как. Покрывалом служила пунцовая бархатная портьера, с которой срезали кольца. Ее вынесли из горящего дома, от нее до сих пор пахло паленым. Я подняла ее и накинула на плечи, как плащ. Потом притушила свечу, подошла к окну и, дрожа от холода, обвела взглядом знакомые крыши с печными трубами, а дальше за ними была тюрьма, где повесили мою мать.

На оконном стекле распустился первый морозный цветок, и я, прижав к нему палец, вытопила мутную каплю. Отсюда было хорошо слышно, как свистит мистер Иббз, как топает Неженка, но улицы Боро подо мной лежали во тьме. Лишь кое-где в окошках теплился слабый свет, взблескивал фонарь на проезжавшем экипаже да быстрой тенью проносился озябший пешеход. Я думала обо всех ворах, живущих за этими стенами, и о детях этих воров, и обо всех прочих людях, обычных, живущих в других домах, на других улицах, в других, не таких угрюмых районах Лондона. Я подумала о Мод Лилли: каково ей там, в огромном загородном доме? Еще три дня назад она не знала моего имени, а я не знала о ней. Она и не подозревает, что я стою здесь сейчас и готовлю ей ловушку, а Неженка Уоррен и Джон Врум в это время отплясывают в кухне как ни в чем не бывало.

Как, интересно, она выглядит? Когда-то я знала девочку по имени Мод, у нее было только полгубы. Она говорила всем, что другую половину оторвали в драке, но я точно знала, что это у нее с рождения, а драться она совсем не умела. В конце концов она умерла — и не оттого, что подралась, а просто съела протухшего мяса. Всего лишь один кусочек мяса — а убил ее. Так-то.

Но у нее были черные волосы. А Джентльмен сказал, что у другой Мод, у его Мод, волосы светлые и она довольно симпатичная. Но как только я начала думать о ней, я уже не могла представить ее иначе как черноволосой и поджарой, вроде как кухонный стул, на который я надевала корсет.

Я попыталась сделать реверанс. В бархатной портьере это оказалось неудобно. Я попыталась еще раз. От внезапного страха меня прошиб пот.

Потом в кухне подо мной со скрипом открылась дверь, кто-то стал подниматься по лестнице, и я услышала голос миссис Саксби — она звала меня. Я не откликалась. Было слышно, как она заглядывает в спальни этажом ниже, ищет меня. Потом настала тишина, потом снова — ее шаги, на этот раз вверх по лестнице, ведущей на чердак, и наконец мелькнул свет свечи. Ей тяжело давался подъем, она запыхалась, но только слегка, потому что при всей своей полноте была она довольно живой и проворной.

— Сью, ты здесь? — тихо окликнула она. — Сидишь тут одна, в темноте?

Она огляделась по сторонам и увидела все то, что раньше видела я: монетки, сургучную палочку, сапоги Джентльмена и кожаную сумку. Потом подошла ко мне и коснулась своей теплой, сухой ладонью моей щеки, и я сказала — так, словно она пощекотала или ущипнула меня, а я не могла сдержаться и вскрикнула, — я сказала: