Тонкая работа - Страница 189

189

— И я ее упустила! — сказала я, вновь принимаясь ходить по кухне. — И где она сейчас может быть?

— Кто — она? — взвизгнула Неженка.

— Мод! — сказала я. — О, Мод!

— Мисс Лилли?

— Мисс Саксби, скорее! О, я сойду с ума. Я-то думала, она паучиха, что это она нам сети расставила... А я ведь ей прическу делала! Если бы я тогда... если бы она... если бы я знала, я бы ее расцеловала...

— Расцеловала?

— Расцеловала! — повторила я. — Ах, Неженка, и ты бы тоже! И все! Она — жемчужинка, жемчужинка, а я ее потеряла, я ее прогнала...

Так я говорила, а Неженка пыталась меня успокоить и все не могла. Я ходила по кухне, заламывая руки, и рвала на себе волосы. А то бросалась на пол и стонала. В конце концов я уже не могла подняться. Как Неженка ни упрашивала, что только ни делала — и водой в лицо брызгала, и к соседям за нюхательной солью бегала, — я была как мертвая. Я заболела. Заболела в одночасье — так уж получилось. Она втащила меня в мою комнату и уложила в постель. Когда я вновь открыла глаза, она рассказала, что я смотрела на нее и не узнавала, что не позволяла раздеть себя, говорила словно безумная, про какое-то клетчатое платье и про резиновые ботинки, а еще — про что-то такое, что Неженка будто бы взяла, а я без этого якобы жить не могу. Говорит, я все кричала: «Где это? Где?» И так будто бы жалобно кричала, что она стала приносить мне все мои вещи поочередно и наконец вытащила из кармана моего платья лайковую перчатку, смятую, испачканную до черноты и порванную, и что, когда она мне ее показала, я вырвала ее у нее из рук и заплакала, словно у меня сердце от горя разрывалось.

Но я этого не помню. С неделю примерно я пролежала в жару и стала такая слабая, как если бы болезнь поселилась во мне навек. Неженка выхаживала меня как могла — поила чаем, кормила супом и жидкой кашей, подсаживала на горшок, утирала со лба обильный пот. Я все плакала, ругалась и дергалась, когда думала о миссис Саксби и о том, как та меня обманула, но еще горше плакала, когда думала о Мод. Потому что все это время в сердце моем словно преграда стояла, и любви не было выхода, теперь же преграда рухнула, и любовь хлынула бурным потоком — казалось, я в ней тону... Однако, по мере того как я выздоравливала, поток чувств понемногу входил в берега. И стал поспокойнее — мне даже казалось, что никогда еще я не была так спокойна... «Я ее потеряла», — в который раз говорила я Неженке. Но сначала я говорила это шепотом, потом, со временем, когда голос немного окреп, — громче, и наконец — в полный голос. «Я потеряла ее, — твердила я, — но я ее найду. Ничего, если придется искать всю жизнь. Я ее все равно отыщу и расскажу ей все, что узнала. Может, она далеко. Может, она на другом конце земли. Может, вышла замуж. Не важно. Я ее найду и все расскажу...»

Только об этом я и думала. Только и ждала, когда достаточно окрепну, чтобы начать поиски. И наконец решила: довольно ждать. Встала с постели, и комната, которая прежде, стоило мне повернуть голову, начинала кружиться перед глазами, на сей раз даже не покачнулась. Я умылась, оделась, взяла сумку с вещами, которые намеревалась забрать с собой в Вулвич. Письмо спрятала за лифом платья. Наверное, Неженка решила, глядя на меня, что у меня опять приступ лихорадки. Я поцеловала ее в щеку, и лицо мое было холодно, как камень.

— Приглядывай тут без меня за Чарли Хвостом, — попросила я.

Она поняла, что я говорю серьезно, и заплакала.

— Куда же ты пойдешь?

Я ответила, что собираюсь начать поиски с «Терновника».

— Но как ты туда доберешься? У тебя же нет денег.

— Пешком, — ответила я.

Услышав это, она утерла слезы и закусила губу.

— Подожди меня, — сказала и выбежала из дома.

А через двадцать минут вернулась, сжимая в кулачке фунт. Это были те самые деньги, которые когда-то давно она спрятала в стене прачечной — она еще говорила, что это ей на похороны... Заставила меня взять их. Я ее еще раз поцеловала.

— А ты вообще-то вернешься? — спросила она.

Я ответила, что не знаю.

Итак, я снова покинула Боро и отправилась в «Терновник». На этот раз тумана не было. Поезд шел без задержек. В Марлоу тот же самый проводник, который посмеялся надо мной, когда я спросила про кеб, на этот раз помог мне выйти из вагона. Он меня, конечно, не узнал. Да и при всем желании не смог бы — я стала такой тощей, что, наверное, он принял меня за инвалидку.

— Приехали из Лондона на свежий воздух? — спросил он участливо. И посмотрел на мой скромный багаж. — Вам не тяжело?

А потом, как в прошлый раз, поинтересовался:

— Вас никто не встречает?

Я сказала, что дойду сама. И прошла милю или две. Потом я остановилась отдохнуть у изгороди, мимо проехала телега — в ней сидели мужчина с девушкой, они тоже, наверное, приняли меня за больную: остановили лошадь и предложили меня подвезти. Усадили на сиденье. Мужчина накинул мне на плечи свою куртку.

— Далеко ли путь держите? — спросил он.

Я сказала, что иду в «Терновник», но меня можно высадить и раньше, если им не по дороге...

— В «Терновник»! — воскликнул он. — А зачем вам туда? Там ведь нет никого, с тех пор как старик-то помер. Вы разве не знали?

Никого нет! Я покачала головой. Сказала, что слышала о болезни мистера Лилли. Что будто он не мог шевелить руками, разучился говорить и его кормили с ложечки. Мужчина кивнул: «Бедный джентльмен!» — и оба вздохнули. В таком плачевном состоянии мистер Лилли пребывал все лето — пока стояла эта жуткая жара.

— Говорят, под конец он весь провонял, — сообщили они по секрету. — А племянница его, — вздорная девица, что сбежала с одним джентльменом, — вы, наверно, слыхали?.. — Я промолчала. — Так она вернулась ухаживать за ним. Месяц назад он скончался, и с тех пор в доме никого не видать.

189