Тонкая работа - Страница 58

А потом она сделала следующее. Обхватив меня за голову и крепко прижавшись ко мне губами, она взяла мою руку и провела ею сначала по груди, а потом потянула ее ниже — туда, где на одеяле образовалась ложбинка, — меж бедер. И стала тереть там, пальцы мои горели огнем.

Легкое, трепетное чувство, которое вызвал во мне ее поцелуй, сменилось теперь чем-то ужасным, похожим на страх. Я отстранилась и выдернула руку.

— Почему? — спросила она и опять потянулась ко мне. — Вы же делали так раньше, когда мы говорили про эту ночь? Неужели вы оставите меня с ним теперь, когда здесь — вот, вот и вот — на мне следы ваших поцелуев! Помогите мне, не бросайте меня!

Она снова вцепилась в меня.

— Вы меня бросили раньше. Сказали, это был сон. А сейчас — не сон. А жаль! Кто знает, может, лучше бы я это видела во сне и проснулась бы в «Терновнике».

Она выпустила мою руку и уткнулась лицом в подушку, а я стояла, заломив руки, и боялась — ее вида, ее слов, ее надрывного голоса. Боялась, что у нее случится истерика или обморок, боялась, черт меня побери, что она закричит во весь голос, и Джентльмен и миссис Крем узнают, что я ее поцеловала.

— Тише, тише, — говорила я. — Вы теперь замужняя дама. Теперь вы должны по-другому себя вести. Вы — жена. И должны...

Я умолкла. Она оторвала голову от подушки. Свет, идущий снизу, на секунду померк и стал перемещаться. Стало слышно, как Джентльмен, тяжко ступая, поднимается к нам по узкой лестнице. У самой двери он замедлил шаг и остановился. Может, решал, не постучать ли, как стучался в «Терновнике». В конце концов он нажал на щеколду, потянул дверь на себя и вошел.

— Вы готовы? — спросил.

Вместе с ним в комнату ворвался холодный ночной воздух. Я больше не произнесла ни слова — ни ему, ни ей. На нее я не смотрела. Ушла в свою комнату и легла на матрац. Лежала в полной темноте, как была, в платье и плаще, накрыв голову подушкой, и каждый раз, просыпаясь в ту ночь, слышала лишь, как возятся, шуршат в соломе невидимые крохотные существа.

Наутро Джентльмен, в одной рубашке и в жилете, вошел ко мне в комнату.

— Она ждет, когда вы ее оденете, — сказал он.

Он завтракал внизу. Мод принесли поднос. На тарелке лежали вареные яйца и почки — она это есть не стала. Тихо сидела в кресле у окна. Я сразу догадалась, что в ней произошла перемена. Лицо ее стало гладким, но вокруг глаз легли черные тени. Перчаток на руках не было. Поблескивало золотое кольцо. Она посмотрела на меня равнодушно, как на все сейчас — на тарелку с яйцами, на двор из окна, на платье, которое я подала ей, — странным, мягким, чуть отрешенным взором, и, когда я заговорила с ней, задала какой-то пустячный вопрос, она выслушала, помолчала, а потом отвечала, удивленно прислушиваясь к своим словам, словно все: и мой вопрос, и то, как она отвечает, да и сам звук ее голоса — было для нее неожиданностью.

Я одела ее, и она снова села у окна. Положила руки на колени осторожно, держа пальцы на весу, будто прикосновение гладкого шелка может причинить ей боль. Склонила голову. Я думала, может, она надеется услышать бой домовых часов в «Терновнике». Но она никогда больше не заговаривала ни о дяде, ни о прежней жизни.

Я взяла ее ночное судно и отнесла за дом, в уборную. Внизу под лестницей ко мне подошла миссис Крем. В руках у нее была простыня.

— Мистер Риверс говорит, простыню надо сменить.

И казалось, вот-вот подмигнет. Но я вовремя успела отвернуться. Об этой стороне дела я как-то не подумала. Я стала медленно подниматься по ступенькам, она шла за мной, тяжело дыша в затылок. Изобразив что-то вроде поклона, она подошла прямо к постели и сдернула одеяло. Там оказалось несколько кровавых пятнышек, слабых и размазанных. Она постояла, глядя на них, потом перехватила мой взгляд, словно говоря: «Просто не верится! Маловато для первой ночи!» Мод все сидела и смотрела в окно. Было слышно, как Джентльмен под нами клацает ножом по тарелке. Миссис Крем подняла простыню, проверяя, не запачкан ли матрац, — но нет, он не запачкался, и она обрадовалась.

Я помогла ей сменить простыню, потом проводила до двери. Она снова неловко поклонилась и только теперь заметила, какой у Мод стал чудной взгляд.

— Что ж она так убивается? — спросила у меня шепотом. — По маме, небось, скучает?

Сначала я не ответила. Потом вспомнила про наш заговор и что должно случиться потом. «Скорее бы! — в сердцах подумала я. — Скорее бы конец». Мы стояли с ней на лестничной площадке, дверь я закрыла.

Я тихо сказала:

— Убивается — не то слово. С ней просто беда. Мистер Риверс очень ею дорожит и не хочет, чтобы пошли пересуды. Вот и привез ее в это тихое место: может, на природе она будет поспокойнее.

— Поспокойнее? Так, значит, она... Боже милостивый! А она не совсем... не бесноватая?.. Не выпустит свиней? Дом-то не подожжет?

— Нет-нет,— заверила я. — Она... как бы сказать... просто не в себе...

— Бедняжка, — сказала миссис Крем.

Но я видела, она обдумывает услышанное. Так ведь не договаривались, что у нее в доме будут держать помешанную. И с тех пор, принося наверх поднос, она всегда украдкой косилась на Мод — как бы та не укусила.

— Она меня не любит, — сказала Мод, заметив это странное поведение на третий раз.

Я быстро сообразила и ответила:

— Не любит? Вас? Какая нелепая мысль! С чего бы ей вас не любить?

— Ну, не знаю, — спокойно ответила Мод, глядя на свои руки.

Позже она то же сказала и Джентльмену, и он похвалил меня.

— Вот и хорошо, — сказал он. — Пусть миссис Крем боится ее, а она пусть втайне побаивается миссис Крем. Отлично. Это нам пригодится, когда будем вызывать врача.