Я догадалась, о чем она думает. Она подумала о Джентльмене, о том, что он скажет, если узнает, что она не умеет танцевать. И обо всех тех девушках, которых он может встретить в Лондоне и которые, в отличие от нее, прекрасно танцуют.
По всему было видно, что она переживает. Выждав минуту-другую, я сжалилась.
— Следите за мной, — сказала я и встала. — Это очень просто, смотрите...
И показала ей пару движений из разных танцев. Потом заставила ее подняться и повторить их вместе со мной. Я держала ее за руки, а она стояла как истукан и испуганно смотрела под ноги. Туфельки ее вязли в турецком ковре. Я отвернула край ковра, и дело пошло на лад, она стала двигаться увереннее. Я показала ей жигу, а потом польку.
Я сказала:
— Ну вот, а теперь — полетели.
Она вцепилась в мое платье — я уж думала, порвется.
— Вот так, — поправляла я.—А теперь так. Я джентльмен, запомните. Конечно, с настоящим мужчиной было бы лучше...
Она снова споткнулась, и мы разлетелись в разные стороны и плюхнулись на разные стулья. Она схватилась за бок. Запыхалась, и щеки у нее разрумянились пуще прежнего. Лицо лоснилось от пота. Юбка топорщилась, как у голландской девушки, каких изображают на тарелках.
Она перехватила мой взгляд и улыбнулась, но испуг в ее глазах все еще не прошел.
— Я буду танцевать! — сказала она. — В Лондоне. Правда, Сью?
— Правда, мисс, — поддакнула я. И в ту минуту я действительно в это верила.
Я протянула ей руку, и мы сделали еще один круг. И лишь потом, когда мы остановились и ей стало холодно, когда она встала перед камином согреть замерзшие руки, — только тогда до меня дошло, что, конечно же, никогда ей не танцевать в Лондоне.
Потому что — хоть я и знала, какая участь ее ждет, знала почти наверняка и даже сама расставляла ей сети, — я смотрела на нее скорее как на героиню какой-нибудь сказки или пьесы. Мир, в котором она жила, был таким необычным, таким застывшим и замкнутым, что настоящий мир — мир нормальных людей, где ведется двойная игра, где я сижу над фаршированной свиной головой со стаканом флипа, а миссис Саксби и Джон Врум хохочут, пытаясь представить, что я буду делать со своей долей богатств, украденных Джентльменом,— этот знакомый мир казался отсюда куда более жестоким, но таким далеким, что жестокость эта уже не имела значения. Сначала я говорила себе: «Вот приедет Джентльмен, и я сделаю так-то» — или: «Когда он упрячет ее в сумасшедший дом, я сделаю то-то». Но, подумав так, я смотрела на нее, и мысли мои терялись, забывались, и все кончалось тем, что я принималась расчесывать ей волосы или поправлять пояс ее платья. Не то чтобы я ее жалела — во всяком случае, не тогда и не очень-то. Просто, наверное, мы с ней слишком много времени провели вместе, так что теперь лучше вовсе не думать о том, что ее ждет, чем знать и чувствовать себя при этом мерзавкой.
Конечно же, она ни о чем таком не подозревала... Она была вся в своих мечтах. Она любила поговорить, но чаще молчала и думала о своем. Я видела, как меняется при этом ее лицо. По ночам я лежала рядом с ней и прямо-таки чувствовала, как бродят в ее голове всякие мысли. Вот от нее идет жар, она прямо горит — стало быть, мысли ее о Джентльмене, скоро ли он вернется и помнит ли о ней. Я бы успокоила ее, что помнит, и еще как. Но она ни разу не заговаривала о нем, ни разу не произнесла его имени. Только раз или два спросила, как бы невзначай, о моей старой тетушке, которая якобы была его няней, но лучше бы не спрашивала, потому что, рассказывая о тетушке, я представляла миссис Саксби и начинала тосковать по дому.
А потом настал день, когда мы узнали, что он возвращается. День как день, если не считать того, что Мод, проснувшись, потерла щеку и жалобно поморщилась. Может, это было, что называется, предчувствие. Но я поняла это намного позже. А тогда, увидев, как она хватается за щеку, я спросила:
— Что случилось?
— Зуб, — сказала она, — царапает изнутри.
— Дайте посмотрю.
Я подвела ее к окну, повернула лицо к свету и пальцем ощупала десну. Почти сразу нашла прорезающийся зуб.
— Да уж, он острее... — начала я.
— Чем змеиный, Сью? — перебила она.
— Чем иголка, хотела я сказать, мисс.
Я подошла к шкатулке для рукоделия и взяла наперсток. Серебряный наперсток, в пару к серебряным ножничкам.
Мод потрогала скулу.
— А вы знаете кого-нибудь, кого покусала змея? — спросила она.
Дурацкий вопрос. Но она часто перескакивала с одного на другое и говорила невпопад. Может, сельское уединение так на нее повлияло. Я ответила, что не знаю. Она посмотрела на меня, потом снова открыла рот, я надела на палец наперсток и потерла острый край зуба, чтобы он затупился. Я много раз видела, как миссис Саксби проделывала это с младенцами. Конечно, младенцы пищат и отбиваются. Мод же раскрыла рот, покорно откинув голову, и крепко зажмурилась, потом открыла глаза — щеки у нее пылали. Рука моя намокла от ее влажного дыхания. Я потерла наперстком, потом пощупала зуб большим пальцем. Она попыталась глотнуть. Ресницы ее дрогнули.
И в это самое время послышался стук в дверь. Мы обе вздрогнули. Я отступила на шаг. Это была одна из горничных. В руках она держала поднос, на нем лежало письмо.
— Для мисс Мод, — сказала она, сделав реверанс.
Я сразу догадалась по почерку, что это, должно быть, от Джентльмена. Сердце у меня оборвалось. Думаю, Мод почувствовала то же самое.
— Дайте мне, — попросила она. А потом: — И кстати, принесите шаль.
Краска схлынула с ее лица, хотя на одной щеке, там, где я сильно надавила, еще багровело пятно. Накидывая ей на плечи шаль, я почувствовала, что она дрожит.