Тонкая работа - Страница 75

Еще две перемены блюд, и я покидаю общество джентльменов и перехожу в гостиную, и там в одиночестве жду, когда часы пробьют полчаса, потом час — и джентльмены появляются из столовой. О чем-то тихо переговариваются, и я гадаю, о чем они могли говорить в мое отсутствие. Выходят раскрасневшиеся, распространяя вокруг сильный запах табака. Мистер Хотри достает бумажный сверток, перевязанный бечевкой, и вручает его дяде.

— Ну-ка, ну-ка, — говорит тот, развязывая сверток, а достав книгу, подносит ее к подслеповатым глазам. — Ага! — Он аж причмокивает. — Посмотрите-ка сюда. Мод, посмотрите, что этот варвар нам принес!

И показывает мне пухлый том.

— Ну, что скажете?

С виду заурядный роман, переплет вульгарно-броский, и лишь по необычному фронтиспису можно догадаться, что книга и впрямь редкая. Я смотрю на нее и против своей воли чувствую возбуждение, от которою меня начинает мутить.

— Замечательный экземпляр, дядюшка, несомненно.

— Смотрите — видите этот флерон?

— Вижу.

— А мы ведь и помыслить не могли, что такая вещь существует! Придется пересмотреть список. А мы-то думали, что он полный! Завтра же к этому вернемся. — Он вытягивает шею, он весь в предвкушении завтрашнего удовольствия. — А сейчас — снимайте свои перчатки, деточка. Думаете, Хотри принес нам такую книгу, чтобы вы испачкали ее подливкой? Так-то лучше. Давайте послушаем отрывки. Садитесь и начинайте читать. Хасс, вы тоже сядьте. Риверс, обратите внимание, какой у моей племянницы голос, как нежно и четко она выговаривает слова. Я сам ее обучал. Итак... Вы перегибаете корешок, Мод!

— Да нет, мистер Лилли! — успокаивает его мистер Хасс, не отводя глаз от моих обнаженных рук.

Я кладу книгу на подставку и начинаю осторожно переворачивать страницы. Поворачиваю лампу так, чтобы свет падал на текст.

— Долго ли читать, дядюшка?

Он подносит к уху репетир.

— До следующего боя часов, — отвечает он. — Слушайте, Риверс, а потом скажете, видели ли вы в каком английском доме что-нибудь подобное!

Как я уже говорила, в книге — вполне заурядные непристойности, но дядя прав, я хорошо справляюсь с задачей: голос мой чист и звонок, и я произношу слова так, что они ласкают слух. Когда чтение окончено, мистер Хотри аплодирует, розовое лицо мистера Хасса еще сильнее розовеет, вид у него возбужденный. Дядя сидит без очков и щурится, чуть склонив голову.

— Стиль так себе, — говорит он. — Но я подыщу тебе местечко на своих полках. У тебя будет свой дом и братья-сотоварищи. Завтра ты к ним пойдешь. Да, о флероне: я уверен, мы об этом не подумали. Мод, переплет не помялся?

— Нет, сэр.

Он надевает очки, заправляет дужки за уши. Мистер Хасс наливает себе бренди. Я застегиваю перчатки, разглаживаю складки на юбке. Приворачиваю фитиль в лампе. Но мысли мои заняты другим. Я думаю о мистере Риверсе. К моему чтению он видимого интереса не проявил, сидел, глядя в пол. Он встает. Говорит, что в комнате слишком натоплено и ему жарко. Некоторое время ходит по комнате, заглядывает в дядины книжные шкафы. Думаю, он чувствует, что я за ним слежу. Оказавшись рядом со мной и заметив, что я на него смотрю, делает легкий поклон.

— Вам здесь не холодно, так далеко от камина? Не хотите ли вы, мисс Лилли, пересесть поближе к огню? — спрашивает он.

— Спасибо, мистер Риверс, отвечаю я, — мне здесь удобно.

— Любите холод?

— Нет, полумрак.

Когда я улыбаюсь ему, он понимает это как своего рода приглашение и садится рядом со мной, не очень близко, и продолжает рассматривать дядины книжные полки, как будто ему это интересно. Но когда он заговаривает вновь, то говорит почти шепотом:

— Я, знаете ли, тоже.

Лишь мистер Хасс один раз мельком взглянул на нас. Мистер Хотри стоит у камина с бокалом. Дядя устроился в высоком кресле, и полукруглые выступы на спинке скрывают от нас верхнюю часть его лица. Я вижу лишь, как шевелятся его губы.

— Эпоха величайшего расцвета эроса? — говорит он. — Увы, она окончилась семьдесят лет назад. Циничные, грубые поделки, которые сегодня пытаются выдать за гедонистскую литературу, я бы, например, постыдился показать даже конюху...

Я пытаюсь подавить зевок, мистер Риверс поворачивается ко мне.

— Извините, мистер Риверс,— говорю я.

— Может быть, вам неинтересен предмет занятия вашего дяди?

Он все еще говорит вполголоса, я вынуждена отвечать ему так же тихо.

— Я всего лишь дядин секретарь. Предмет занятия меня не волнует.

Он снова наклоняет голову.

— Тогда, — продолжает он еще тише, под аккомпанемент дядиной речи, — очень странно, что дама остается холодна и невозмутима там, где других бросает то в жар, то в холод.

— Но на свете найдется множество дам, которых точно так же не трогает то, о чем вы говорите. А может, тех, кто лучше знает предмет, трудно чем-нибудь удивить? — Он бросает на меня быстрый взгляд, а я продолжаю: — Я говорю не о жизненном опыте, разумеется, а о книжном. Но должна вам заметить, что даже священник, если он будет уделять слишком много внимания вину и облаткам, рискует утратить интерес к таинствам.

Он выслушал меня внимательно. Потом усмехнулся:

— Вы необыкновенная, мисс Лилли.

— Я знаю, — говорю я и отворачиваюсь.

— Как грустно вы это сказали! Похоже, вы считаете свое образование своего рода несчастьем.

— Напротив. Как можно мудрость называть несчастьем? Меня, например, трудно обмануть — я знаю, как будет вести себя джентльмен. Мне известно все, что может сказать джентльмен, если он желает сделать даме комплимент.