Я не отвечаю. Он уходит, а я остаюсь стоять с кистью у мольберта. Сью подходит ко мне.
— Не обращайте внимания, мисс, — успокаивает она, — мистер Риверс сгоряча обругал ваш рисунок. А по мне, груши почти как настоящие.
— Вы правда так думаете?
Она кивает. Я вглядываюсь в ее лицо — заглядываю в глаза: на одном, в самой глубине, темно-коричневое пятнышко. Перевожу взгляд на бесформенные пятна краски, что набросала на картон.
— Да нет, Сью, мазня получилась.
Она кладет ладонь мне на руку.
— Ну и что, вы же еще учитесь?
Да, учусь, но недостаточно быстро.
Тогда он предлагает пойти в парк прогуляться.
— Будете учиться писать пейзажи.
— Не стоит, — возражаю я.
У меня есть любимые дорожки, где мы гуляли со Сью. Гулять там вместе с ним мне не хочется.
— Лучше не надо, — повторяю я.
Он хмурит брови, потом улыбается.
— Как ваш учитель, я настаиваю.
Хоть бы дождь пошел! Но в небе над «Терновником» — всю зиму напролет оно было затянуто серой мглой, а по мне, семь долгих лет! — теперь, как назло, ни облачка. Только ветер обдает холодом ноги под подолом короткой юбки, когда мистер Пей отворяет перед нами дверь.
— Благодарю вас, мистер Пей, — говорит Ричард, предлагая мне взять его под руку.
Он в низко надвинутой черной шляпе, в темном шерстяном пальто, перчатки у него цвета лаванды. Мистер Пей пристально смотрит на его перчатки, потом переводит взгляд на меня — он доволен, чуть не усмехается.
«Строите из себя благородную даму? — сказал он мне в тот день, когда волок меня к леднику. — Ну-ну, посмотрим, посмотрим».
Сегодня, с Ричардом, мы идем не к леднику, а по другой тропинке — длинной, петляющей по парку, по задворкам дома, мимо конюшен, мимо рощ и часовни. Я хорошо знаю маршрут — что тут может удивить — и смотрю под ноги, на тропку. Он держит меня под руку, а Сью идет за нами — сначала чуть не по пятам, потом отстает немного, когда он убыстряет шаги. Мы не разговариваем, но чем дальше мы заходим, тем теснее он прижимает меня к себе. Юбка у меня задирается сбоку — неудобно да и некрасиво.
Я делаю попытку отстраниться, но он не отпускает меня.
Наконец я говорю:
— Не надо так меня прижимать.
Он улыбается:
— Мы должны играть убедительно.
Быстро оглянувшись через плечо, он шепчет:
— Она подумает, что мы ведем себя странно для любящей пары. Раз я упускаю возможность полюбезничать с вами наедине. Любой на ее месте подумал бы: что-то здесь не то.
— Она же знает: вы меня не любите. Так что не переигрывайте.
— Ну посудите сами: разве может джентльмен отказать себе в удовольствии поухаживать за дамой весеннею порой? — Он задирает голову. — Посмотрите на небо, Мод. Какая противная синева! Не подходит по цвету к моим перчаткам. Вот она, природа. Никакого чувства моды. Небо над Лондоном все же знает приличия: всегда тускло-серое, как стены в ателье.
Улыбнувшись, он снова прижимает меня к себе:
— Но, конечно же, вы скоро сами все увидите.
Я пытаюсь представить себя в ателье портнихи. На память приходят строки из «Модисток». Обернувшись, бросаю взгляд на Сью. Она смотрит на нас, и мне кажется, ее радует, что подол моей юбки облепил его ногу. И снова я делаю попытку отстраниться, и снова он удерживает меня.
— Да отпустите вы меня наконец! — чуть не кричу я. Не отпускает. Тогда я заявляю: — Должно быть, вам просто нравится мучить меня, вы же видите, что мне неприятно, когда меня сжимают.
— Мужчины — и я не исключение, — говорит он, глядя на меня в упор, — всегда стремятся заполучить то, чего у них нет. Я жду с нетерпением, когда наш союз будет заключен. Когда это произойдет — вот увидите, — мой пыл довольно быстро иссякнет.
Я молчу. Так мы идем рука об руку; потом он отпускает меня, чтобы зажечь сигарету. Я поглядываю на Сью. Мы поднялись на холм, ветер тут сильнее, несколько каштановых прядей выбились из-под ее чепца, падают на глаза. Она тащит за нами сумки и корзины, руки заняты — поправить волосы не может. Плащ раздувается у нее за спиной, как парус.
— Как она? — поинтересовался Ричард, сделав затяжку.
— Ничего, — отвечаю я, снова уставясь вперед.
— Все покрепче, чем эта Агнес. Бедняжка Агнес! Как она, интересно?!
Он снова берет меня под руку и смеется. Я и не думаю улыбаться, и смех увядает.
— Ну же, Мод, — говорит он с укоризной, — что вы, как старая дева, не понимаю. Что с вами приключилось?
— Ничего не приключилось.
Он смотрит на меня сбоку.
— Тогда чего же вы тянете? Все готово. Я снял для нас дом в Лондоне. А лондонские дома стоят недешево, знаете ли...
Я продолжаю молча шагать рядом. Он смотрит и ждет ответа. Снова прижимает меня к себе.
— Надеюсь, вы не передумали? Нет?
— Нет.
— Точно?
— Ну да.
— А что же тянете?
Я молчу.
— Мод, я хочу знать. Что-то случилось во время моего отсутствия. Что?
— Ничего не случилось, — отвечаю ему.
— Ничего?
— Ничего, кроме запланированного.
— И вы знаете, что должны делать дальше?
— Разумеется.
— Тогда действуйте! Покажите, как влюблены, улыбайтесь, краснейте, говорите всякие глупости.
— А разве я этого не делаю?
— Делаете — только в последний момент все портите, строите гримасу или отшатываетесь. Как сейчас, например. Да прижмитесь же к плечу, черт бы вас побрал. Вы от этого не помрете! Извините... — При этих словах я застыла как вкопанная. — Извините, Мод...
— Пустите мою руку, — требую я.
И мы идем дальше, рядком, но молча. Сью тащится позади и дышит тяжело, как будто тяжко вздыхает. Ричард бросает окурок, выдирает пучок травы и принимается хлестать по ботинкам.